Стих Маяковского о доте

Председатель Совнаркома, Наркомпроса, Мининдела!

Эта местность мне знакома, как окраина Китая!

Эта личность мне знакома! Знак допроса вместо

тела.

Многоточие шинели. Вместо мозга - запятая.

Вместо горла - темный вечер. Вместо буркал - знак

деленья.

Вот и вышел человечек, представитель населенья.

Вот и вышел гражданин,

достающий из штанин.

"А почем та радиола?"

"Кто такой Савонарола?"

"Вероятно, сокращенье".

"Где сортир, прошу прощенья?"

Входит Пушкин в летном шлеме, в тонких пальцах -

папироса.

В чистом поле мчится скорый с одиноким пассажиром.

И нарезанные косо, как полтавская, колеса

с выковыренным под Гдовом пальцем стрелочника

жиром

оживляют скатерть снега, полустанки и развилки

обдавая содержимым опрокинутой бутылки.

Прячась в логово свое

волки воют "E-мое".

"Жизнь - она как лотерея".

"Вышла замуж за еврея".

"Довели страну до ручки".

"Дай червонец до получки".

Входит Гоголь в бескозырке, рядом с ним -

меццо-сопрано.

В продуктовом - кот наплакал; бродят крысы,

бакалея.

Пряча твердый рог в каракуль, некто в брюках

из барана

превращается в тирана на трибуне мавзолея.

Говорят лихие люди, что внутри, разочарован

под конец, как фиш на блюде, труп лежит

нафарширован.

Хорошо, утратив речь,

Встать с винтовкой гроб стеречь.

"Не смотри в глаза мне, дева:

все равно пойдешь налево".

"У попа была собака".

"Оба умерли от рака".

Входит Лев Толстой в пижаме, всюду - Ясная

Поляна.

(Бродят парубки с ножами, пахнет шипром

с комсомолом.)

Он - предшественник Тарзана: самописка -

как лиана,

взад-вперед летают ядра над французским

частоколом.

Се - великий сын России, хоть и правящего класса!

Муж, чьи правнуки босые тоже редко видят мясо.

Чудо-юдо: нежный граф

Превратился в книжный шкаф!

"Приучил ее к минету".

"Что за шум, а драки нету?"

"Крыл последними словами".

"Кто последний? Я за вами".

Входит пара Александров под конвоем Николаши.

Говорят "Какая лажа" или "Сладкое повидло".

По Европе бродят нары в тщетных поисках параши,

натыкаясь повсеместно на застенчивое быдло.

Размышляя о причале, по волнам плывет "Аврора",

чтобы выпалить в начале непрерывного террора.

Ой ты, участь корабля:

скажешь "пли!" - ответят "бля!"

"Сочетался с нею браком".

"Все равно поставлю раком".

"Эх, Цусима-Хиросима!

Жить совсем невыносимо".

Входят Герцен с Огаревым, воробьи щебечут

в рощах.

Что звучит в момент обхвата как наречие чужбины.

Лучший вид на этот город - если сесть

в бомбардировщик.

Глянь - набрякшие, как вата из нескромныя

ложбины,

размножаясь без резона, тучи льнут к архитектуре.

Кремль маячит, точно зона; говорят, в миниатюре.

Ветер свищет. Выпь кричит.

Дятел ворону стучит.

"Говорят, открылся Пленум".

"Врезал ей меж глаз поленом".

"Над арабской мирной хатой

гордо реет жид пархатый".

Входит Сталин с Джугашвили, между ними вышла

ссора.

Быстро целятся друг в друга, нажимают на собачку,

и дымящаяся трубка... Так, по мысли режиссера,

и погиб Отец Народов, в день выкуривавший пачку.

И стоят хребты Кавказа как в почетном карауле.

Из коричневого глаза бьет ключом Напареули.

Друг-кунак вонзает клык

в недоеденный шашлык.

"Ты смотрел Дерсу Узала?"

"Я тебе не все сказала".

"Раз чучмек, то верит в Будду".

"Сукой будешь?" "Сукой буду".

Входит с криком Заграница, с запрещенным

полушарьем

и с торчащим из кармана горизонтом, что опошлен.

Обзывает Ермолая Фредериком или Шарлем,

Придирается к закону, кипятится из-за пошлин,

восклицая: "Как живете!" И смущают глянцем плоти

Рафаэль с Буанаротти - ни черта на обороте.

Пролетарии всех стран

Маршируют в ресторан.

"В этих шкарах ты как янки".

"Я сломал ее по пьянке".

"Был всю жизнь простым рабочим".

"Между прочим, все мы дрочим".

Входят Мысли О Грядущем, в гимнастерках

цвета хаки.

Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.

Они пляшут и танцуют: "Мы вояки-забияки!

Русский с немцем лягут рядом; например,

под Сталинградом".

И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.

В Министерстве Обороны громко каркают вороны.

Входишь в спальню - вот те на:

на подушке - ордена.

"Где яйцо, там - сковородка".

"Говорят, что скоро водка

снова будет по рублю".

"Мам, я папу не люблю".

Входит некто православный, говорит: "Теперь я -

главный.

У меня в душе Жар-птица и тоска по государю.

Скоро Игорь воротится насладиться Ярославной.

Дайте мне перекреститься, а не то - в лицо ударю.

Хуже порчи и лишая - мыслей западных зараза.

Пой, гармошка, заглушая саксофон - исчадье

джаза".

И лобзают образа

с плачем жертвы обреза...

"Мне - бифштекс по-режиссерски".

"Бурлаки в Североморске

тянут крейсер бечевой,

исхудав от лучевой".

Входят Мысли О Минувшем, все одеты как попало,

с предпочтеньем к чернобурым. На классической

латыни

и вполголоса по-русски произносят: "Все пропало,

а) фокстрот под абажуром, черно-белые святыни;

б) икра, севрюга, жито; в) красавицыны бели.

Но - не хватит алфавита. И младенец в колыбели,

слыша "баюшки-баю",

отвечает: "мать твою!"".

"Влез рукой в шахну, знакомясь".

"Подмахну - и в Сочи". "Помесь

лейкоцита с антрацитом

называется Коцитом".

Входят строем пионеры, кто - с моделью из фанеры,

кто - с написанным вручную содержательным

доносом.

С того света, как химеры, палачи-пенсионеры

одобрительно кивают им, задорным и курносым,

что врубают "Русский бальный" и вбегают в избу

к тяте

выгнать тятю из двуспальной, где их сделали,

кровати.

Что попишешь? Молодежь.

Не задушишь, не убьешь.

"Харкнул в суп, чтоб скрыть досаду".

"Я с ним рядом срать не сяду".

"А моя, как та мадонна,

не желает без гондона".

Входит Лебедь с Отраженьем в круглом зеркале,

в котором

взвод берез идет вприсядку, первой скрипке корча

рожи.

Пылкий мэтр с воображеньем, распаленным

гренадером,

только робкого десятку, рвет когтями бархат ложи.

Дождь идет. Собака лает. Свесясь с печки, дрянь косая

с голым задом донимает инвалида, гвоздь кусая:

"Инвалид, а инвалид.

У меня внутри болит".

"Ляжем в гроб, хоть час не пробил!"

"Это - сука или кобель?"

"Склока следствия с причиной

прекращается с кончиной".

Входит Мусор с криком: "Хватит!" Прокурор скулу

квадратит.

Дверь в пещеру гражданина не нуждается в "сезаме".

То ли правнук, то ли прадед в рудных недрах тачку

катит,

обливаясь щедрым недрам в масть кристальными

слезами.

И за смертною чертою, лунным блеском залитою,

челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою.

Знать, надолго хватит жил

тех, кто головы сложил.

"Хата есть, да лень тащиться".

"Я не блядь, а крановщица".

"Жизнь возникла как привычка

раньше куры и яичка".

Мы заполнили всю сцену! Остается влезть на стену!

Взвиться соколом под купол! Сократиться

в аскарида!

Либо всем, включая кукол, языком взбивая пену,

хором вдруг совокупиться, чтобы вывести гибрида.

Бо, пространство экономя, как отлиться в форму

массе,

кроме кладбища и кроме черной очереди к кассе?

Эх, даешь простор степной

без реакции цепной!

"Дайте срок без приговора!"

"Кто кричит: "Держите вора!"? "

"Рисовала член в тетради".

"Отпустите, Христа ради".

Входит Вечер в Настоящем, дом у чорта на куличках.

Скатерть спорит с занавеской в смысле внешнего

убранства.

Исключив сердцебиенье - этот лепет я в кавычках -

ощущенье, будто вычтен Лобачевский

из пространства.

Ропот листьев цвета денег, комариный ровный зуммер.

Глаз не в силах увеличить шесть-на-девять тех,

кто умер,

кто пророс густой травой.

Впрочем, это не впервой.

"От любви бывают дети.

Ты теперь один на свете.

Помнишь песню, что, бывало,

я в потемках напевала?

Это - кошка, это - мышка.

Это - лагерь, это - вышка.

Это - время тихой сапой

убивает маму с папой".