Флуд-пуд 50 лет на сцене

Не понимаю, как можно играть и не выбрать каноничный омлет

не понимаю, как можно в это дерьмо играть 

Во флудике обсуждают ЛИС. Увожаемо.

Кстати, красивая ава @@Mustache 

@adidashi нужна твоя рецензия на врата штайнера (игру)

подтверждаю

Жил-был на свете злой волшебник. Как-то встретился этому волшебнику обычный земной человек и обратил он этого человека в коня, или в лошадь – тут уж как кому нравится, разница в сущности невелика, потому как ни остоебенивший всем гендерный дискурс, ни прочие половые различия в данном случае несущественны на фоне вопиющей межвидовой разницы, лежащей в сущности произошедшей метаморфозы. Стал этот человек лошадью и охуел – весь привычный мир рухнул, ни домой вернуться, ни заговорить с кем-то, ни поесть нормально (разве что невкусную траву), можно только пастись на лугу и ржать как идиот, хотя на самом деле ничуть не смешно. В ужасе ускакал тот человек от злого волшебника, в ужасе провёл он первые дни своего нового бытия, потом вернулся в тот самый лесопарк, где повстречал волшебника, чудом разыскал его и спросил (вместо слов раздалось ржание, но волшебник всё понял):

— Как мне обратно человеком стать? Что нужно сделать?

— Никак, — отвечал волшебник, — это только в сказках так бывает. Дунул-плюнул там куда-то, прочёл заклинание и стал добрым молодцем. Но нет никакого обратного заклинания, а если и есть, то я его не знаю. Я только в одну сторону умею, иначе бы не был злым волшебником. Так что быть тебе лошадью отныне и вовек. Живи с этим.

Сказал, и скрылся с глаз долой, ушёл в лесной массив. Лошадь встала на дыбы, громко заржала и тоже бросилась прочь. По красивой морде её бежали крупные слёзы. Месяц ещё скиталась она в полях, а потом прискакала к обрыву, подошла к краю, с опаской взглянула вниз, попятилась, ноги её задрожали, хвост задрался, и на сухую землю выпало несколько крупных кусков навоза – с глухим и мягким звуком они обрушились прямо на норку небольшого земляного червя. Лошадь же, сделав два мощных скачка, прыгнула с обрыва вниз, сильно ударилась оземь и бездыханное тело её покатилось дальше кубарем под уклон, вместе с крупными камнями и мелкими камушками, сорванными с кручи обрыва.

Спустя час свежий лошадиный труп обнаружила стая волков. Впереди стаи бежал потрёпанный и чуть хромой, но злой и опасный волк – вожак. Окружив лошадиный труп, волки стали рвать его на части, вгрызаясь острыми клыками в ещё тёплую и сочную мякоть мышечных волокон. Пиршество только началось, но вожак вдруг поднял кверху кровавую морду, облизнулся, повёл головой вправо и влево и отошёл в сторонку. Сородичи взглянули на него в недоумении – нет ли какой опасности? Вожак на волчьем языке сообщил им, что всё в порядке, пусть не отвлекаются от еды, а сам отошёл подальше от лошадиного трупа, потом затрусил через поле к лесу, потом побежал быстрой рысью, достигнув зарослей кустарника, остановился, изогнулся всем телом и выблевал на траву только что съеденное мясо. Потом стал рыть лапами землю, крутиться волчком, пытаясь ухватить себя зубами за хвост чтобы отгрызть его, потом замер, залаял громко, зло и отчаянно, и помчался в чащу – морда его была оскалена, а на серо-розовых кровавых щеках блестели скупые волчьи слёзы – недавно этот волк был успешным предпринимателем средней руки, но повстречал злого волшебника, и вся прошлая жизнь была уже кончена.

Волк с тех про исхудал, так и не привык есть сырое мясо, от которого его тошнило. По ночам громко и протяжно выл на луну, носился по лесу, дрался с другими волками – больше от отчаяния и злобы, в итоге стал вожаком стаи, но подобное «достижение» мало радовало того, кто привык быть человеком, а теперь был вынужден набивать желудок мясом дохлой лошади. Видимо она и стала последней каплей – волчара бесцельно бежал целые сутки, небыстро, лёгкой трусцой, почти в трансе. Лес кончился, началась степь, потом вдали заблестела вода – море. Добежав до берега, волк вошёл в воду и поплыл, перебирая лапами и отфыркиваясь – держать морду кверху сил уже не было, да и желания не было, поэтому вода попадала в ноздри. Проплыв уже приличное расстояние, волк внезапно скрылся под водой – это голодная акула схватила его за хвост, потянула вниз и тут же ударила поперёк туловища мощными челюстями. Волку было уже всё равно, он даже не понял, что произошло, и только остатками уходящего сознания с лёгким недоумением наблюдал как задняя часть его туловища крутится в воде отдельно от передней, а ноги всё ещё продолжают делать бесполезные теперь гребки – а уж на то, чтобы подумать об акуле, сознания и любопытства у него не оставалось, как не оставалось любопытства и на то, чтобы задаться вопросом почему акула сперва схватила его за хвост, вместо того, чтобы атаковать сразу снизу вверх, как это приличествует подобной хищной рыбине.

А между тем, вопрос пусть вроде бы и праздный, всё-таки имел вполне определённый ответ – акула эта так и не успела научиться нормально охотиться, потому что совсем ещё недавно была студенткой гуманитарного вуза – то ли психологию изучала, то ли философию, то ли какие-то там языки – сама уже толком и не помнила, настолько всё это было в прошлом и настолько казалось далёким и несущественным, когда кругом вода, водоросли, косяки рыб, и тусклое мутное солнце где-то сверху, и то лишь если приблизиться к этому верху. Память акулья, впрочем, сохранила тоску по тому миру, где солнце светит ярко и где двигаться и жить нужно иначе, а этот странный плотный жидкий мир, пусть даже красивый и величественно-спокойный, загадочный и непознанный, но, господи, как же тут тошно, ведь совсем недавно ещё были кафе и подруги, родители, молодой человек, мысли о предстоящем путешествии, и вот это чёртово путешествие случилось и вот какой-то стрёмный тип подошёл вечером на пляже, когда парень отошёл купить воды, сперва ведь думала, что маньяк какой-то и лучше бы был маньяк, даже не сказал толком ничего, просто блять в акулу ёбаную превратил, ссука, и ушёл, ну что за… Акула беззвучно зарыдала. Слёз не было на её тупой шероховатой морде, и шарообразные глаза не выражали никаких эмоций, только плавники слегка подрагивали и по всему гладкому телу шли спазмы и судороги, а рот бессильно приоткрылся, но страшные острые зубья всё равно сверкали угрожающе и проплывающие мимо рыбёшки боялись слишком уж приблизиться к рыдающей акуле.

Мысли о самоубийстве постоянно посещали акулу, но она не решалась их реализовать. Кроме того, это было проблематично чисто технически – в открытом океане сложно свести счёты с жизнью, если ты не можешь ни утонуть, ни разбиться, ни отдаться на съедение хищникам (кто захочет съесть акулу?). Были мысли выброситься на берег, но акула не хотела медленно задыхаться на песке – такой конец был бы слишком мучительным. Но когда внезапно сеть рыболовного траулера надвинулась и повлекла акулу за собой, та не стала сопротивляться, и тоже мало что успела сообразить, как и недавно убитый ею волк. Акулу вытащили на палубу судна, чьи-то руки в резиновых перчатках вспороли ей брюхо и дальше всё утратило свою важность – акула медленно угасала как древний самурай, на закате дня совершивший сэпукку.

Когда официант подал Сергею Павловичу суп с мясом акулы, тот вяло ковырял вилкой в салате и думал о том, что жизнь его, в сущности, кончена – ведь быть этим ёбаным Сергеем Павловичем, и вечно решать вопросы, спать с женой, есть супы и салаты, общаться с такими же мудаками, как и сам Сергей Павлович, и делать при этом вид, что всё прекрасно, ходить по улицам, развлекаться, умываться по утрам, и вести, что называется «обычную человеческую жизнь» настолько же, видимо, невыносимо, как невыносимо быть навозным червём, который понимает, что не имеет ни рук, ни ног, ни даже головы, и который питается всю свою жизнь навозом, при этом имея более чем живое представление об иных формах существования, которые ему совершенно недоступны и не будут доступными никогда. Сергей Павлович почти каждый момент времени помнил кем он был раньше, до того как встретил злого волшебника и стал человеком, но гнал от себя эти воспоминания, чтобы хватило моральных сил хотя бы доесть суп.

А в этот самый момент злой волшебник, гуляя по лесопарку, постепенно добрёл до того места, откуда совсем недавно бросилась вниз с обрыва несчастная лошадь. Он заметил оставленную ею кучу навоза, приблизился к ней, присел. Навоз уже немного обветрился, и запах его не был неприятным, но волшебнику было всё равно – он знал столько запахов и ароматов и столько воспоминаний теснилось в его голове, каждое из которых содержало кроме прочего и запахи, что ничем неприятным запах лошадиного навоза не мог для него быть в принципе – этот запах скорее ассоциировался с чем-то древним и вечным – как дым костра, пьянящий весенний ветер, полный ароматами цветов и трав, как запах моря или земли. Поэтому волшебник спокойно присел отдохнуть прямо возле навозной кучи, и взгляд его уловил слабое копошение на её поверхности – это червь выполз из норы и сказал (на своём, неизвестном учёным языке тела):

— Нет, Петрович, ну вот чё все постоянно гонят на навозных червей? Да нормальная же жизнь, ей-богу! Вот думал сегодня с утра – что пожрать? Так бы ползал, блядь, ковырялся там где-то, крошки какие-то искал… Гумус-хумус, нахуй. Заебало, если честно, а ещё и по жаре если. Так веришь, нет – пришла лошадь и прямо мне на голову кучу говна навалила – мне тут теперь на год хватит, сечёшь? Я ел-ел, всё не могу остановится – ты сам попробуй, ты такого говна ни разу не пробовал!

— Уговорил, — усмехнулся злой волшебник, и, подцепив на палочку небольшой кусочек обветренного навоза, сунул его в рот и стал неторопливо жевать, задумчиво наблюдая как солнце краснея и окутываясь багрово-фиолетовыми облаками, тягуче продавливает собой горизонт. Вдали послышался приглушённый волчий лай.

пау пау пау мы ворвались это финес

доброе утро, жители Вестероса

Я железнорождённый.

Вы достигли своего дневного лимита положительного изменения рейтинга.

Просыпайтесь вороны

Доброе утро, выходцы из Лимба

Сначала ты ненавидишь мемы с рикардо, потом — привыкаешь, ну а когда просидишь во флудике достаточно долго — получается, что ты от них зависишь.

Вы достигли своего дневного лимита положительного изменения рейтинга.

я порнхаб.

Ты борнподдаб

Я вернулась с дачи