Флуд-бювет 19. Тайные желания отвергнутых

Костя сосал мой хуй.

Я смотрел на его белобрысую макушку, тонкие изящные пальцы, скользящие по моему члену, на его коленки в дорожной пыли, на покачивающиеся в такт движениям головы бёдра. Он слегка постанывал, натирая себе в паху, капельки слюны иногда срывались с его подбородка и густыми комочками замирали в грязи. Вокруг нас гудел знойным маревом июнь 1994 года. Две берёзки и смородиновый куст, за которыми мы прятались, слегка позвякивали, перешёптывались на ветру. Я навсегда запомню этот день. Наша последняя с Костей встреча, как я думал.

Костя всегда был похож на девочку. Грива светлых волос, длинные ресницы, ухоженные пальцы пианиста, всего начищенные узкие брючки и туфельки из замши. Семья у него была приличная и очень строгая, отец, какой-то крупный бизнесмен, почти не бывал дома, а когда бывал, то брал сына на охоту или в тир, что совсем не вязалось с грацильным парнишкой и его увлечениями ботаникой и музыкой. Мы с Костей сидели за одной партой, были друзьями, и вот однажды случилось непредвиденное: Костя признался мне в любви. Вот так вот прямо, неожиданно и без шансов на обратный поезд. Не словами, конечно, в записке, которую мы по обыкновению начинали каждый урок. "Миша, я люблю тебя. Твоя К." К означало Карина, как он мне рассказал после уроков, припёртый к стенке. Я стоял с мужественной сигаретой в зубах и думал, что мне сделать с этим подонком. Он с 12 лет знал, что родился не в том теле, что ему нужно быть девочкой. И вот теперь он (она?) полюбил. Карина - подходящее для него имя, и он твердо решил, что после школы накопит денег и сделает все необходимые операции, он читал, что зарубежом такое уже делают, а папа благодаря связям легко сможет его отправить в Европу.

Я стоял с потухшим бычком в зубах, опешив, не осмеливаясь даже смотреть в глаза ополоумевшему психопату.
- Поцелуй меня.

Это прозвучало, как гром с небес, хотя было сказано срывающимся от волнения полушёпотом. Я не выдержал, и с размаху ударил его по лицу. Он упал прямо на пыльную землю с моими харчками, всеми своими чистенькими брючками плюхнулся наземь, схватившись за скулу, на которой уже начинал расцветать кровоподтёк.
- Ну хочешь, отсосу? - Он хмуро глядел на меня исподлобья, еле сдерживая слёзы обиды. - Раз целовать не хочешь, так я и отсосать могу.
Погань! Ударил по больному, знал ведь, что Надька из "Г" наотрез отказывалась в рот брать. Знал, сука, куда ударить, да я же сам и рассказывал ему, как мечтал о нежном минете. Говорят, что надежда умирает последней, так вот это верно говорят, в тот день после школы Надежды навсегда покинула моё сердце. И в нём засела Карина.

Да, я, сам того не заметив, полюбил этот образ, который нарисовал себе и пытался воплотить в жизнь мой школьный приятель. Он надевал парик под цвет волос, надевал платья своей матери, когда мы сидели в его огромном доме, нахлеставшись дешёвого пива из многочисленных киосков, появившихся в те годы на смену опустевшим универмагам. Он танцевал под Нирвану из колонок привезённого отцом музыкального центра, танцевал для меня, пьяно дымящего сигары его отца. Потом мы трахались прямо на дорогих коврах в отцовском же кабинете, на что Костя смеялся и говорил, что если бы отец узнал, то буквально оторвал бы ему яйца, облегчив жизнь.

И вот, школа была закончена, последние звонки отгремели, и все наши дурные головы рассеялись по стране, начиная новую жизнь. 17 июня 1994 года я видел качающуюся на уровне моей ширинки голову Кости Рихтера в последний раз.

Через полгода началась Первая Чеченская, брата забрали в армию, а вернулся он уже в цинковом ящике. Мать этого пережить уже не смогла - заболела чахоткой, поздно обратилась в больницу, спасти не смогли, и через два года я потерял и её. Мы с отцом жили вдвоём в опустевшей квартире, пересекаясь мрачными и уставшими взглядами во время ужина. Я поступил в медицинское училище, на 2 курсе сдал на медбрата, и работать отправился в городской морг, благо прозекторы нужны везде.
Годы тогда были непростые, жилось почти впроголодь, я брал еду у сердобольных медсестёр и приносил домой, отцу, сам же днём просиживал скамьи в училище, а ночами проводил вскрытия и вёл документацию.

Когда я взял в руки следующую папку со стола, отхлебнув горячего кофе, и увидел фамилию и имя я чуть было не выплюнул всё обратно. Машинописный текст чеканно гласил:" Рихтер, Карина. ж/23/ножевое". Я почувствовал, как волосы на загривке встали дыбом, как все мышцы машинально напряглись. Не может же такого быть. Номер на папке был 49406. Я пошёл проверить труп в холодильнике.

Да, это был он. Точнее, она, члена уже не было, операции в Европе Костя всё же совершить сумел. Не сумел только убежать от ножа сутенёра, которого он наебал на бабки, работая шлюхой на вокзале. Он лежал на столе, спокойный и наконец-то обретший себя в своём ненужном и убогом теле. Я с болью в груди посмотрел на календарь. Значилось 14 февраля. Такая, вроде бы, незначительная дата, но... но всё же у меня набухла ширинка. Сам не веря, что делаю это, я подошёл к трупу, погладил волосы, которые знал с детства. Пальцем провёл по синим губам, по соскам, которые так упоённо сосал когда-то. Проверил и между ног, сжал бедро - на бледной, холодной коже следы пальцев почти не были видны.

Наконец, я решился. Мир не простил тебе твоих желаний, Костя, он не простил тебе твоих тягот, слёз, пьяного болезненного смеха и мучительного отчаяния. Да, ты ошибся, и второй раз сыграть сил у тебя уже не хватит. Но я знаю, чего ты хотел при жизни, и я позволю тебе сделать это ещё раз перед уходом, любимый.

Костя снова сосал мой хуй.