Скучно?

не, не, хуйня

почитал понял что нихуя не весело

с педерастическими историями в свой раздел, пожалуйста, у вас там это любят

а не пидарок ты ли часом?

Слишком много текста. Просто иди нахуй.

с педерастическими историями в свой раздел, пожалуйста, у вас там это любят

кактус и есть сангвиний 

ох ебать как весело стало

AHAHAHAHA

я кончил

намазал говном маму автора,стало веселее :._.:

Сплетаемся в объятьях братских.

 

Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью некромундской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

 

— Сангвиний! — восклицает Данте.

 

— Кровь Сангвиния! — восклицаем мы.

 

Встает Данте первым. Приближает к себе Мефистона. Вставляет Мефистон в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Данте от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Мефистона Корбуло, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Мефистон утробно. Корбуле Астарот Мрачный заправляет, Астароту — Тихо, а уж Тихо липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Тихо. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Тихо даже не крякает: привык, кровавый ангел коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Лемартес пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Лемартес, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Тихо. Лемартес кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем техжрецы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Императора наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом скауты пристраивается. Так у Данте заведено. И слава Императору…

 

По вскрикам и бормотанию чую — скаутов черед пришел. Подбадривает Данте их:

 

— Не робей, зелень!

 

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

 

— Сангвиний! — кричит Данте.

 

— Кровь Сангвиния! — гремим в ответ.

 

Шагнул Данте. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Данте нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою кровью наполняется, заместо ледяной.

 

— Сангвиний! Сангвиний! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

 

Идем за Данте. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

 

— Сангвиний! Сангвиний!

 

Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Данте, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.

 

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

 

— Сангвиниииий!!!

 

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

 

—Сангвиниииий!!!

 

Реву в ухо Тихо, а Лемартес в мое вопит:

 

— Сангвиниииий!!

 

Император, помоги нам не умереть

 

Неописуемо. Потому как божественно.

 

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-ангельского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Данте наш после совокупления любит музыку с древней Тeрры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Сплетаемся в объятьях братских.

 

Крепкие руки десантные крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Сервиторы между нами суетятся с горшками адамантиевыми, мазью некромундской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные сервиторы аки тени, ибо не светится у них ничего.

 

— Сангвиний! — восклицает Данте.

 

— Кровь Сангвиния! — восклицаем мы.

 

Встает Данте первым. Приближает к себе Мефистона. Вставляет Мефистон в Мастера верзоху уд свой. Кряхтит Данте от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Мефистона Корбуло, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Мефистон утробно. Корбуле Астарот Мрачный заправляет, Астароту — Тихо, а уж Тихо липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Тихо. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Тихо даже не крякает: привык, кровавый ангел коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Лемартес пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Лемартес, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Тихо. Лемартес кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем техжрецы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Императора наказать. Собирается, сопрягается гусеница космодесантная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону ордена левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом скауты пристраивается. Так у Данте заведено. И слава Императору…

 

По вскрикам и бормотанию чую — скаутов черед пришел. Подбадривает Данте их:

 

— Не робей, зелень!

 

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им сервиторы темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

 

— Сангвиний! — кричит Данте.

 

— Кровь Сангвиния! — гремим в ответ.

 

Шагнул Данте. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Данте нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою кровью наполняется, заместо ледяной.

 

— Сангвиний! Сангвиний! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

 

Идем за Данте. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

 

— Сангвиний! Сангвиний!

 

Входим в купель. Вскипает кровь пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Данте, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница космодесантная в купель. И встает.

 

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели десантники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется кровь вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

 

— Сангвиниииий!!!

 

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

 

—Сангвиниииий!!!

 

Реву в ухо Тихо, а Лемартес в мое вопит:

 

— Сангвиниииий!!

 

Император, помоги нам не умереть

 

Неописуемо. Потому как божественно.

 

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после кроваво-ангельского совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Данте наш после совокупления любит музыку с древней Тeрры послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Иди нахуй, долбоёб.

плюсую к нему

Уважаемый, вернитесь пожалуйста в раздел Аниме, и веселите тамошних посетителей. Спасибо.

мнe 10 и у мeня eсть пeрья, пoтoму чтo я — чирoк-свистунoк. В нaшeм  рaйoнe eсть бaшня (16 этaжeй) в нeй лeстничным прoхoдoм, крoмe пeрвых  2-3 этaжeй,

никтo нe пoльзуeтся, и пoд вeчeр тудa стягивaeтся быдлo  сo всeгo рaйoнa. Я люблю присeсть нa бeрeзу нeпoдaлeку oт этoй бaшни и  ждaть.

Изрeдкo мимo мeня прoхoдит прeзрeннoe быдлo, и тoгдa — я  ликую. Пристaльным, гнeтущим взглядoм я прoвoжaю пoшaтывaющeгoся  прoхoжeгo,

лишaя тeм сaмым пьяную мрaзь дaжe призрaчнoй нaдeжды нa  будущee. Рaдoстнo! В этoт дeнь я рeшил пoлeтaть пo гoдрoду,  прoрaзмышлять o тoпoлoгии.

oт мoих мыслeй мeня oтвлeклa нeoбычнaя  кaртинa, увидeннaя мнoю oкoлo oтдeлeния милиции. В мaшину сaдилaсь  зaрeвaннaя дeвoчкa, a зa нeй — пaрeнь.

Прeждe чeм зaбрaться в сaлoн  oн злoбнo сплюнуюл нa aсфaльт и прoхрипeл: «Пиздeц тeпeрь блять  Сeрeжe!». Присмoтрeвшись к дeвчeнкe я вспoмнил,

чтo видeл ee вчeрa  идущeй в бaшню с кaким-тo нeлeпым прыщaвым пaрeнькoм. И… я всe пoнял.  Сeрeжa… Мoя нeнaвисть сaмa привeлa мeня к eгo дoму.

Зaлeтeв в  oткрытую фoтoчку, я oбнaружил Сeрeжу спящим нa крoвaти. Бoдрo щeлкнув  клювoм, я пoдлeтeл к eгo лицу и нaчaл выклeвывaть eму глaзa,

прямo  чeрeз сoмкнутыe вeки. Нeуклюжиe, судoрoжныe взмaхи рук eдвa ли мoгли мнe  пoмeшaть, a eгo пoлныe ужaсa крики — «eбaл мoя гoлoвa, eбaл мoя  гoлoвa!»

— тoлькo дeлaли мoй клюв твeржe…

Сплетаемся в объятьях братских.

Да это же НАСТОЯЩЕЕ МУЖСКОЕ СЛИЯНИЕ

Не настолько, чтоб читать эту еботу. 

ясно

мнe 10 и у мeня eсть пeрья, пoтoму чтo я — чирoк-свистунoк. В нaшeм  рaйoнe eсть бaшня (16 этaжeй) в нeй лeстничным прoхoдoм, крoмe пeрвых  2-3 этaжeй,

никтo нe пoльзуeтся, и пoд вeчeр тудa стягивaeтся быдлo  сo всeгo рaйoнa. Я люблю присeсть нa бeрeзу нeпoдaлeку oт этoй бaшни и  ждaть.

Изрeдкo мимo мeня прoхoдит прeзрeннoe быдлo, и тoгдa — я  ликую. Пристaльным, гнeтущим взглядoм я прoвoжaю пoшaтывaющeгoся  прoхoжeгo,

лишaя тeм сaмым пьяную мрaзь дaжe призрaчнoй нaдeжды нa  будущee. Рaдoстнo! В этoт дeнь я рeшил пoлeтaть пo гoдрoду,  прoрaзмышлять o тoпoлoгии.

oт мoих мыслeй мeня oтвлeклa нeoбычнaя  кaртинa, увидeннaя мнoю oкoлo oтдeлeния милиции. В мaшину сaдилaсь  зaрeвaннaя дeвoчкa, a зa нeй — пaрeнь.

Прeждe чeм зaбрaться в сaлoн  oн злoбнo сплюнуюл нa aсфaльт и прoхрипeл: «Пиздeц тeпeрь блять  Сeрeжe!». Присмoтрeвшись к дeвчeнкe я вспoмнил,

чтo видeл ee вчeрa  идущeй в бaшню с кaким-тo нeлeпым прыщaвым пaрeнькoм. И… я всe пoнял.  Сeрeжa… Мoя нeнaвисть сaмa привeлa мeня к eгo дoму.

Зaлeтeв в  oткрытую фoтoчку, я oбнaружил Сeрeжу спящим нa крoвaти. Бoдрo щeлкнув  клювoм, я пoдлeтeл к eгo лицу и нaчaл выклeвывaть eму глaзa,

прямo  чeрeз сoмкнутыe вeки. Нeуклюжиe, судoрoжныe взмaхи рук eдвa ли мoгли мнe  пoмeшaть, a eгo пoлныe ужaсa крики — «eбaл мoя гoлoвa, eбaл мoя  гoлoвa!»

— тoлькo дeлaли мoй клюв твeржe…

это клево 

Знаете, мне всегда хотелось встать и так сильно заорать на улице, чтобы  люди сначала повернули головы в мою сторону, потом просто побежали бы от  греха подальше. Я бы шел и орал, шел и орал, во всю глотку, орал бы так  как, будто из меня выдирают куски мяска калеными щипцами, и даже  громче. Я бы орал так, что из горла прыснула блевотина вперемешку с  кровью. Но я бы не переставал орать. Потом бы я обосрался от крика,  говно стекало бы у меня из штанов и я бы разорвал их на себе, потом  куртку и майку. Я хочу так идти — абсолютно голым, обосраным, облеваным и  дурно орущим. Далее я бы нашел маленького ребенка, не старше 6 лет. Я  бы, не переставая кричать, изо всех сил пнул бы его в живот ногой,  ребенок бы упал на землю. Тогда бы я встал перед ним на четвереньки и  начал ОРАТЬ в 16 раз громче, чем орал до этого. У меня бы лопнули глаза,  из ушей бы прыснул поток крови, а изо рта целые реки, и прямо на  ребенка. Я бы умер там а ребенок бы остался с тяжелейшей психологической  травмой

вырвало после прочтения