Тема советов и обсуждения литературы

эт я не про диарею

На рембазе мне запомнилось то, что начальник нашего цеха все время подходил к рабочим и умолял их не работать так быстро, чтобы цеху не повысили план. Очевидно, что такая шизофрения была на всех важных советских предприятиях. Рабочие там не работали в полную силу (а то и вообще не работали) - поэтому народу постоянно не хватало каких-то товаров.

При оплате труда рабочих на рембазе применялся коэффициент трудового участия. Это означало, что у плохого рабочего из его оклада вычитали определенную сумму денег и прибавляли эту сумму к окладу хорошего рабочего. В разряд плохих рабочих попадали те, чьи изделия не пропускались отделом технического контроля (ОТК).

На деле это выражалось в том, что наш бригадир умышленно вредил продукцию, изготовленную неугодным ему рабочим, с тем, чтобы контролер ОТК забраковал ее. Таким неугодным рабочим в нашей бригаде оказался один многодетный отец по имени Саша. Как-то он рассказал мне об этом, но я не поверил – такое преступление на оборонном заводе мне казалось невозможным.

Но один раз я работал вместе с Сашей, и готовое изделие нам надо было тоже сдавать вместе. Я прекрасно помнил, что устанавливал на изделие абсолютно исправный разъем – и вдруг, при сдаче контролеру ОТК, этот разъем оказался расколотым. Никто, кроме бригадира, наше готовое изделие не осматривал – из этого следовало, что бригадир умышленно расколол тот разъем.

Имея некоторый опыт работы с преступниками, я подошел к бригадиру и спокойно сказал: «Вот ты и попался. Ты ответишь по закону за вредительство на оборонном заводе» Вместе с Сашей мы написали докладные записки о случившемся командиру части. По факту происшествия на заводе началось расследование с привлечением военного следователя из авиаучилища.

На время расследования меня перевели в другой цех, где я довольно долго работал на свежем воздухе, при этом физическая нагрузка на мой организм была умеренной. Это благотворно сказалось на моем здоровье. Все, кто видел меня в то время, говорили, что я хорошо выглядел. Сашу тоже перевели на легкую, но хорошо оплачиваемую, работу. Бригадир уволился. В высшие инстанции по поводу этого происшествия мы решили не обращаться.

В то время я не оставлял надежду что-нибудь заработать на научном открытии. Тем более я уже был уверен, что нашел решение проблемы гравитации. Мне посоветовали написать об этом в академию наук.

Свое письмо в академию я начал фразой: если отказаться от экстравагантной идеи Эйнштейна о полетах в будущее, то можно решить проблему гравитации. И далее я излагал это решение. Я отправил это письмо, теша себя надеждой, что мое решение этой проблемы вызовет восхищение у специалистов - потом мою работу опубликуют, и я получу за это солидный гонорар.

Но последствия оказались катастрофическими для меня. Я был срочно вызван в военкомат и направлен в кабинет к врачу. Врач, показав мне мое письмо в академию, сказала: «В этом письме вы критикуете Эйнштейна. Критика признанного во всем мире ученого является признаком психического заболевания. Вам немедленно надо ехать в областную психбольницу на обследование»

Безусловно, в начале я попытался что-то возражать. Но врач в конце концов убедила меня, сказав, что если я не поеду добровольно, то меня туда отвезут принудительно.

Чтобы избежать позора на рембазе, я сначала уволился оттуда и только потом поехал в областную психбольницу. Это было во второй половине ноября 1983 года.

В той психбольнице меня встретили довольно приветливо. Так как я критиковал не советскую власть, а только иностранного ученого, то меня положили в хорошее отделение – так называемое «отделение неврозов».

Там все было для того времени прекрасно – свободный вход и выход, цветной телевизор, музыкальные инструменты, бильярд и т.д. Регулярно приходил мужик, который играл на пианино, а все желающие пациенты пели или танцевали. Между пациентами разных полов завязывались головокружительные романы.

На другой день после моего приезда, в отделение поступила очень красивая девушка с не менее красивой фигурой. Она была из населенного пункта с ярким названием Девица – название говорило о том, что там живут красавицы. У этой девушки были какие-то трудные отношения с советской властью. Как только ее муж уехал, она сразу бросилась на шею одному мужику из нашей палаты. Остаток дня и всю ночь они просидели на диване в коридоре, страстно обнимаясь и целуясь.

К сожалению, того мужика вскоре выписали. Тогда эта девушка организовала танцы в зале отделения, включив там магнитофон, и пригласила меня танцевать. Вовремя танца она начала прижиматься ко мне. Будучи верным своей жене, я эту девушку оттолкнул. В течение нескольких дней после этого она с лютой ненавистью смотрела на меня, пока не нашла другого мужика. Тот мужик, будучи тоже женатым, стал регулярно ходить в ее палату, и они там долго сидели (а может и лежали) наедине.

За все время моего пребывания там, меня раза три или четыре приглашали к врачу на собеседование. Он просил меня рассказать о моей теории. Раз я начал с того, что спросил у врача, считает ли он логичным утверждение Эйнштейна, что человек может переноситься из настоящего в будущее, минуя большие промежутки времени? Врач, подняв указательный палец вверх, загадочно произнес: «А может быть, где-то там в бесконечности…»

Никакого лечения мне не назначали – весь персонал отделения следил только за моим поведением, пытаясь разглядеть в нем какие-то странности. У других пациентов таких привилегий не было – их лечили и лечили довольно сурово. После сделанных им уколов они ходили с мутными глазами и неуверенной походкой. Это были люди, пойманные на критике советской власти.

У одного пациента мне все-таки удалось узнать, в чем конкретно заключалась эта критика. Оказалось, он написал в верховный совет СССР, что учение Маркса уже несколько устарело и его надо немного модернизировать. Его немедленно поместили в плохое отделение для психбольных и стали беспощадно колоть сильнейшими препаратами. Осознав, что он может от этого погибнуть, он стал кричать: «Учение Маркса бессмертно, потому что оно гениально!» За это его перевели в хорошее отделение неврозов.

В отделении лежал один офицер советской армии. За критику советской власти его тоже сначала поместили в плохое отделение и закололи там спецпрепаратами. А когда он начал истерически хвалить советскую власть, его перевели в хорошее отделение. В этом отделении он, не покладая рук, работал день и ночь – выполнял какой-то ремонт в помещениях, оформлял различные стенды и т.д. Когда я поинтересовался, зачем он так напрягается, он ответил: «Чтобы больше не положили меня в тот ад. И возможно мне еще разрешат продолжить службу в армии»Его старания не пропали даром. Из больницы он был выписан с пометкой в карточке: «К службе в армии пригоден»

Иногда пациентов в отделении просили выполнить какую-нибудь работу. От работы я не отказывался, но и на работу не напрашивался.

И вот настал тот день, когда в отделение пришла врач женщина для вынесения приговора (диагноза) пациентам. Она была авторитетным профессором медицинского института. Пациенты по очереди заходили к ней и потом довольно быстро выходили – радостные или огорченные.

Когда подошла моя очередь, я зашел и первое, что сказал, была просьба разрешить мне службу в армии, так как у меня уже было 8 лет армейского стажа. Меня поддержала заведующая отделением, сказав, что я был спокойным пациентом.

Врач, увидев меня впервые, сказала, что мое поведение в данный момент выглядит странным (а что странного?) и поставила диагноз «легкая форма психоза» - работать можно без ограничения, но в армии служить нельзя.

Убитый горем, я вышел из кабинета. Заведующая успокаивала меня: «Ничего страшного. Такая болезнь была у всех талантливых людей, например, у Пушкина» Потом, провожая меня домой, заведующая пригласила меня приезжать на следующий год летом и отдохнуть в ее отделении.

В Борисоглебске я наблюдал, чем кончился для одного «пациента» полный курс лечения спецпрепаратами в психбольнице. Это был очень красивый и хорошо сложенный молодой человек – я всегда восхищался его классической мужской фигурой. За критику советской власти он прошел сорокадневный «курс лечения» в психбольнице. После этого он стал резко терять в весе, превратился в какое-то убожество и через год умер.